Сила ведлов - Страница 46

Спать он лёг не раздеваясь, лишь скинув с ног ботинки, помыв ноги и выстирав носки. Ну, а через какое-то время он проснулся от того, что его босые ступни упёрлись в металл двери и чуть не заорал от ужаса. Он парил в воздухе на высоте полутора метров над полом и какая-то сила влекла его наружу. Правда, сила эта была довольно бестолковой и потому направилась к той двери, которая вела сначала в тамбур, а затем в кабину «Пахома» и потому фиг бы у неё получилось выставить Митяя на мороз вот так, босиком. Как только Митяя проснулся и заорал, неведомая ему сила куда-то слиняла, а его оставила висеть в воздухе, но висел он недолго и в следующее мгновение с грохотом брякнулся на пол. Хорошо, что пол был застелен волчьей шкурой, но он всё равно заорал во второй раз потому, что больно треснулся затылком об пол. Вот с этого самого момента два изумруда, явно чумовой породы, словно сбесились, и в будке Пахома открылся форменный дурдом. В ней, как будто поселилась целая орда барабашек и Митяй забыл о том, что такое спокойный сон. О спокойных днях, пусть даже и наполненных тяжелой физической работой, он также надолго забыл. Их попросту не стало и его жизнь превратилась в какой-то постоянный кошмар.

Говорящие камни издавали звуки. Они то выли, словно волки, то рычали, как махайроды, фыркали по-носорожьи и только что не матерились. Это они отдали на откуп Митяю. Более того, всякого рода подножки, подсечки, резкие кувырки и перевороты сделались для него делом вполне обыденным и дня не проходило, чтобы у него не появилось на теле парочка новых синяков, ссадин и царапин. О таких вещах, как бритьё, умывание и приготовление себе завтраков, обедов и ужинов, Митяй забыл сразу же. Он даже выбросил из будки все ножи и прочие острые предметы, питался исключительно одной только тушенкой, да, ещё солёной рыбой, а пил холодную воду из реки, но при этом несколько раз в ней искупался, а ведь между прочим в этой части Урала уже началась хотя и ранняя, но зато очень холодная зима. Зажигать соляровые горелки он боялся и если бы не полные баки «Пахома», то он точно дрожал бы от холода, а так ему ещё удавалось заводить двигатель, и, открыв и заклинив двери в будку, прогревать её потоками горячего воздуха из мощной печки. Правда, когда говорящие камни совсем уж начинали его доставать, он пару раз разжигал паяльную лампу и, истошно матерясь от злости, держа в руке Лариску или Зинку, направлял на изумруды пламя.

Да, незадача, говорящие камни, эти два больших изумруда, вели себя так, словно они были живыми, разумными существами, но при этом жуткими, скандальными стервами. Одна беда, никакие меры воздействия не помогали. Хуже того, временами Митяю то ли снилось, то ли грезилось то самое видение, которое он узрел после того, как от его мощного, точного и расчётливого удара раскололся и обвалился целый пласт камня. Так вот, это видение во всей своей красе, наглядности и бесстыдстве, хохотало и выкрикивало в его адрес всяческие угрозы и оскорбления, явно доводя то ли до безумия, то ли пытаясь заставить отказаться от говорящих камней, добытых такими тяжкими трудами. Митяй терпел все эти безобразия из последних сил и частенько поглядывал на календарь, вырезанный им из дубовой доски и приделанный к спинке широкой и удобной кровати. Их с Татьяной походной кровати. Времени до заветного дня оставалось всё меньше и меньше, но вместе с этим кончалось и терпение Митяя, а совершенно материальные, хотя в общем-то сугубо энергетические атаки говорящих камней, а они явно могли генерировать мощные энергетические поля и даже электрические разряды, становились всё более изощрёнными и его так и подмывало вернуться к той горе, из похабной дыры которой он их достал и зашвырнуть в неё, лишь бы всё это безумие закончилось.

Увы, но такие мысли к Митяю приходили почему-то очень часто и это точно были не его мысли. Ещё тогда, когда он, словно играя в старинную русскую игру – экскурсовод Иван Сусанин ведёт по маршруту группу польских туристов, прокладывал путь через совершенно непроходимый лес, стараясь не причинять ему вреда и пуская под пилу только уже совсем мёртвые деревья и распиливая стволы поваленных, чтобы продвинуться на каких-то полкилометра, километр вперёд, когда размывал гидропушкой берег, прокладывая дорогу, он относился ко всему, как к испытанию, но всё же не оказался готов к таким сумасшедшим выходкам говорящих камней. Вот уж стервы, так стервы. Форменные, отпетые, совершенно ни о чём не думающие, стихийные, можно сказать, и совершенно бесбашенные, но при этом ещё и жутко могущественные, обладающие колоссальной энергией. Но, безмозглые дуры, так как никакого существенного вреда, кроме синяков, да, ссадин, ну, и ещё нервотрёпки, причинить они ни ему, ни тем более Пахому так и не смогли. А может быть наоборот, эти стервы были очень умны и понимали, если Митяй пройдёт это испытание их Матери Земли, то тогда обязательно исполнит все свои обещания и народы каменного века создадут на её прекрасном теле такую цивилизацию, что та придёт в неописуемый восторг от неё. Вообще-то только мысли об этом и заставляли Митяя терпеть все издевательства и если не считать того, что он уже сорвал себе горло, матерясь то всё шло путём.

Ровно в двенадцать часов в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое октября говорящие камни перестали беситься и Митяй, затопив печку, лёг и спокойно уснул. Утром он сходил к реке, пропилил Макитой прорубь, натаскал в машину воды, согрел её, искупался под горячим душем, а потом ещё и постирался, после чего переоделся во всё чистое, прибрался в будке, занёс в неё ножи, вилки и прочую посуду, а также мелкий инструмент, приготовил себе сытный завтрак, напёк толстых оладий вместо лепёшек, позавтракал, убрал со стола и только после этого надел на себя сбрую с говорящими камнями, которую он, для надёжности, ещё и привязывал к телу прочными ремнями. Лариска и Зинка тут же принялись согревать его своим пульсирующим, мягким и обволакивающим теплом, да, ещё и нежно мурлыкать при этом. Вот же стервы. Спрашивается, чего было выёживаться? Митяй надел меховую куртку, пошитую из шкуры махайрода, такую же шапку, вышел из машины и принялся готовиться в обратный путь. Его говорящие камни заёрзали, и принялись издавать жалобные, протяжные звуки. Он не выдержал и воскликнул: