В конце концов, распилив сотни полторы здоровенных поваленных елей и спилив десятка два уже старых настолько, что просто трухлявых, елей, он выехал на берег реки Чусовой и в сердцах выматерился. Очень уж он оказался узким и местами крутым, фиг проедешь даже на Пахоме. С этой минуты Митяй превратился наводчика водяной пушки, благо ему пришлось подсоединить всего четыре рукава. Так, безжалостно сжигая топливо, впрочем его он взял с собой помимо того, что в баках, аж три тонны, продвигаясь в час по пятьдесят, шестьдесят метров и промывая себе дорогу, он упорно двигался в перёд ещё восемь дней, с удивлением отмечая, что вокруг нет ни единой живой души. Даже птицы и те покинули эти места, видать их распугали говорящие камни Митяя. Наконец, на двадцать шестой день своих мучений под проливным дождём, ему часто приходилось брать в руки кирку, лом и лопату, уставший, как чёрт, он подъехал к дому своих говорящих камней вплотную, заглушил двигатель, перешел из кабины в уютный кубрик, принял горячий душ, поужинал и рухнул спать. Ночью ему снова, как и все последние дни, приснились огромные изумруды диаметром сантиметров в пятнадцать и длиной чуть ли не в полметра, горящие зелёным огнём, словно поленья в печи, но его это давно уже не пугало.
На следующий день, прекрасно выспавшись не смотря на чувство смутной тревоги, побрившись и позавтракав, Митяй выбрался наружу и заулыбался. Дождевые тучи прогнал южный ветер, было тепло как раз именно потому, что ветрено, и он первым делом полез на крышу, чтобы установить на автожир, заботливо укутанный прорезиненной парусиной, винт и ротор, когда всё было готово к полёту, он нажал кнопку пуск, раскрутил ротор и взлетел. Полетав полчаса вокруг той горы, к которой его так влекло, Митяй одновременно был готов и плакать, и смеяться и вот почему. Если бы он, подъехав к лесу, повернул налево и проехал всего каких-то семь километров, то попросту объехал бы его и без малейших хлопот подъехал к своим камням с другой стороны, не оставляя после себя в лесу петляющую тропу и затем не прокладывая одиннадцать километров дороги по берегу. С гневными словами: – «Дураков работа любит!», Митяй ловко приземлился прямо на крышу «Пахома», принайтовал автожир, вытащил из воды рукава и поехал вперёд, прямо по неглубокой в этом месте, но широкой реке, дно которой покрывала мелкая галька. Через пятнадцать минут он выехал на удобную и просторную площадку перед горой, которую огибала река Чусовая и широко улыбнулся, говоря себе: – «Так не так, перетакивать нечего. Я здесь, а мои говорящие камни там. Пора подойти к ним поближе.»
Взяв с собой ледоруб и тяжеленьки геологический молоток на длинной ручке, Митяй полез по довольно трещиноватому, что радовало, весьма крутому склону горы. Её северный склон был практически безлесным, поросший изредка жесткой травой и покрытый по большей части мхами и лишайниками. Гора была сложена из сильно растрескавшихся вулканических пород, преимущество это были гранитоиды, местами испещрённые черноватыми габроидами, с большими включениями менее плотных осадочных пород. Основной цвет горы был зеленоватым, с включениями кварцита. Он быстро нашел дом своих говорящих камней, почувствовав тепло, исходящее из недр горы, а когда приложил руки к камням и стал ведловать, не на шутку разозлился. До камней ему было добираться добрых пятьдесят метров. Однако, осмотревшись, он увидел, что вниз уходят целых четыре извилистых трещины и обрадовался. По прямой, то есть наискосок, под углом в сорок градусов к горизонту, от Пахома до того места, куда он забрался, было не более шестидесяти метров, но начать подмывать склон ему нужно было ниже и ближе к машине, от которой до реки не было и тридцати метров.
Митяй чуть ли не кубарем скатился вниз и тут же принялся доставать рукава из пеналов и соединять их в линию. Через полчаса он повернул ключ в замке зажигания, Игнат наотрез отказался заменять его кнопкой пуска, говоря, что у каждой Большой Шишиги должен быть хозяин с ключами от машины, двигатель бодро зарычал и из лафета вырвалась мощная струя воды. Митяй дал полный газ, в ту точку, на которую он нацелился, ударило водяное копьё, и он громко сказал: – «Ничего, Мать Земля, это не больно, все женщины через то же самое проходили. Зато потом, обещаю, больше не будет никаких скважин, взрывов и гигантских экскаваторов и даже Данила Штурман проложит канал через степь так, как ты это сама наметила, а сейчас потерпи, милая.» и приступил к вскрышным работам. Водяной бур энергично, с громким шипением взламывал породу и вниз по склону потекли потоки воды, увлекая за собой не хилые глыбы до метра и более в поперечнике, те с грохотом катись вниз и раскалывались. Ну, а Митяй при этом не просто включал и выключал перепускные клапаны на отдельной панели управления, а ещё и ведловал во всю силу, заставляя воду ударять в камень с бешеной, всесокрушающей силой и работа по раскрытию дверей дома его говорящих камней продвигалась довольно быстро, вот только размыть ему предстояло хренову кучу пусть уже и изрядно растрескавшихся, но всё же каменных пород, а отнюдь не глины или мела.
Через четверо суток, а Митяй работал допоздна, при свете электрических прожекторов, он остановился. Дизель умолк, а через некоторое время стих шум стекавшей вниз воды. Перед ним отчётливо виднелась на склоне горы здоровенная, вертикальная овальная стена с мощным конусом обломков ниже неё, что среди них находилось, Митяя не очень то интересовало. То, что его интересовало, лежало примерно на высоте в полтора метра над верхней частью конуса, но подниматься на него немедленно он даже и не собирался, помня своё собственное мудрое наставление, которое он часто повторял ведлам: – «Чтоб травматизма не было, не разевай своё хлебло.», а потому вышел из машины и принялся раскреплять полугайки и вытаскивать из реки водозаборные рукава, армированные стальной проволокой. Затолкав их все в пеналы, он сел в Пахома и поехал к лесу, где свалил шесть высоких сосен и принялся распиливать их на длинные брусья, чтобы сколотить из них хороший, надёжный трапп и деревянную площадку. Так что только через три дня, хотя уже начало холодать и по ночам температура опускалась ниже пяти градусов, Митяй принялся осматривать трещиноватую, всю в неровных изломах, стену, уходящую вверх с некоторым наклоном. Хотя та и выглядела прочной, он всё же не поленился соорудить из толстенных брусьев мощный навес у себя над головой.